Электронная библиотека
Тамбовского государственного университета им. Г.Р. Державина

     
?

Детальная информация
Карточка Таблица RUSMARC

ВИКТОРОВА, ЕЛЕНА ВИКТОРОВНА. ПЕТЕРБУРГСКИЙ И МОСКОВСКИЙ ТЕКСТЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ РУССКИХ ПОЭТОВ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА [Электронный ресурс]: бакалаврская работа: 45.03.01 Филилогия: Отечественная филология (русский язык и литература): Заочная форма обучения / Е. В. ВИКТОРОВА; ТГУ им. Г. Р. Державина ; науч. рук. к. ф. н., доцент С. А. Косякова. — Электрон. текстовые дан. (1 файл). — Тамбов, 2019. — Загл. с титул. экрана. — <URL:https://elibrary.tsutmb.ru/dl/docs/vkr05726.pdf>.

Дата создания записи: 06.02.2019

Тематика: Пушкин; Боратынский; Лермонтов; петербургский текст; московский текст; национальное начало; сюжет; поэма; жанр

Коллекции: Выпускные квалификационные работы (бакалавриат)

Разрешенные действия: –

Действие 'Прочитать' будет доступно, если вы выполните вход в систему или будете работать с сайтом на компьютере в другой сети Действие 'Загрузить' будет доступно, если вы выполните вход в систему или будете работать с сайтом на компьютере в другой сети

Группа: Анонимные пользователи

Сеть: Интернет

Права на использование объекта хранения

Место доступа Группа пользователей Действие
Локальная сеть ФБ ТГУ МО Прочитать Печать Загрузить
Интернет МО Прочитать Печать Загрузить
Интернет Читатели Прочитать
-> Интернет Анонимные пользователи

Оглавление

  • ДОПУЩЕНА К ЗАЩИТЕ
  • Заведующий кафедрой
  • Викторова Е.В. Петербургский и московский тексты в произведениях русских поэтов первой половины XIX века: бакалаврская работа / Викторова Елена Викторовна; Тамб. гос. ун-т им. Г.Р. Державина, факультет филологии и журналистики, кафедра русской и зарубежной литературы, журналистики. Тамбов, 2019.
    • 1.1 «Люблю тебя, Петра творенье!»: петербургский текст Пушкина…… 9
    • 1.2 «Москва Златоглавая и доныне центр нашего просвещения…»: московские нотки в произведениях поэта………………………………… .23
  • ГЛАВА 2 М.Ю. ЛЕРМОНТОВ О ПАТРИАРХАЛЬНОЙ МОСКВЕ И ЦАРСКОМ ПЕТЕРБУРГЕ…………………………………………………. 30
    • 2.1 «Я пустился в большой свет…»: Петербург в жизни и творчестве Лермонтова…………………………………………………………………….. 30
    • 2.2 «У нее есть своя душа, своя жизнь…»: Москва в произведениях Лермонтова…………………………………………………………………….. 35
  • ГЛАВА 3 РУССКИЕ СТОЛИЦЫ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
    • 3.3 Московский период в жизни и творчестве поэта: ожидания, потери, разочарования ………………………………………………………………… 50
      • ЗАКЛЮЧЕНИЕ……………………………………………………………… 61
      • СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ………………………. 65
  • ВВЕДЕНИЕ
    • Спор двух литературных столиц насчитывает без малого три века; самые сложные периоды своей истории русская культура переживает в векторе взаимоотношений Москвы и Северной Пальмиры. Взаимоотношения Москвы и Петербурга стали объективным фактом русской истории с момента закладки города на Неве и касались самых различных сторон историко-культурного развития России в целом. Действительно, в общественном мнении россиян сразу же достаточно четко были осознаны сущностные различия старой и новой столиц, представляющих две политические концепции и закрепляющие два типа культуры.
    • Петербург изначально был задуман как воплощение преследовавшей европейскую мысль с ренессансных времен идеи «правильного города». Очевиден изначальный спор с Москвой – городом «русским и естественным». Спор был тем острее, что Москва Златоглавая как столица единственного «правильного», православного государства претендовала на всемирную исключительность. Петербург тоже претендовал на нее, но по другим причинам. Исследователи выделяют несколько основных параметров, по которым обычно противопоставляют две столицы.
    • Почвенная изначальность естественно растущей Москвы традиционно противопоставляется в мире ценностей русской культуры городу, воздвигнутому наперекор стихиям и здравому смыслу, – сплошь искусственному, рационально организованному Петербургу. На фоне других, европейских столиц (не исключая Москвы), вырастающих постепенно и стихийно, Петербург воспринимался как город «умышленный», «вымышленный», «вытащенный» из земли и болот. Санкт-Петербург обвиняли в европеизме, который воспринимался негативно как нечто чуждое, враждебное национальным началам и народному духу России. Как считали славянофилы, Россия разделилась надвое, на две столицы: с одной стороны, – Государство со своей иностранной столицей Санкт-Петербургом, с другой стороны, – земля, народ со своей русской столицей Москвой. Исследователи называют Москву культурной столицей, а Санкт-Петербург инокультурной, полагая, что Россия его долго не понимала и не принимала, считая чиновным, вельможным, но только не культурным в русском смысле этого слова.
    • Москва Златоглавая и Санкт-Петербург всегда спорили за приоритет столичных функций. Так или иначе, возникла проблема: столица – провинция. Столица – это главный город государства, административно-политический центр страны. Столица обычно является местом пребывания высших органов государственной власти и государственного управления, а также высших судебных, военных и иных учреждений. Так сложилось, что в России с 1703 года было две столицы – Москва и Санкт-Петербург, которые по очереди в разное время принимали на себя столичные функции.
    • По словам В. Г. Белинского, «…и Петербург и Москва Златоглавая – это две стороны, или лучше сказать, две односторонности, которые могут со временем образовать своим слиянием прекрасное и гармоничное целое, привив, друг другу то, что в них есть лучшего»[6; 144].
    • Исследовaтели дaвно отмечaли темaтически обусловленную общность стиля произведений о Петербурге. Д.С. Лихaчев писaл в связи с темой Петербургa о стилистических «перекрещивaниях» «Поэмы без героя» A.A. Aхмaтовой, повести »Невский проспект» Н.В. Гоголя, поэмы «Двенaдцaть» A.A. Блокa, ромaнов »Подросток» Ф.М. Достоевского и «Петербург» Aндрея Белого. В статье «Петербург и Петербургский текст в русской литерaтуре» В.Н. Топоров нa основaнии общих черт стиля произведений о Петербурге устaновил особое политекстуaльное единство - Петербургский текст. И хотя, по мнению aвторa терминa, связь произведения с Петербургским текстом не предполaгaет непременного рaскрытия в нем петербургской темы, фaктически о Петербургском тексте говорили лишь в связи с произведениями, тaк или инaче ее рaскрывaющими.
    • Особенно интенсивно изучaется «петербургский текст» в исследовaниях Н.П. Aнциферовa, В.Н. Топоровa, Ю.М. Лотмaнa, Р.Д. Тименчикa, Т.В.Цивьян, О.A.Клингa, В.М.Пискуновa, Е.Ю. Куликовой и др.
  • ГЛАВА 1 А. С. ПУШКИН: МЕЖ ДВУХ СТОЛИЦ
    • 1.1 «Люблю тебя, Петра творенье!»: петербургский текст Пушкина
      • Стержневой темой творчества Пушкина являются Петербург и Москва. Однако эта тема сама по себе необычайно широка и представляет несколько различных аспектов.
      • Первый аспект – это аспект биографический, основа, на которой возникает тема «Пушкин и Петербург».
      • Сделавшись частью пушкинского поэтического мира, город Петербург продолжил жизнь воспетым в поэзии Пушкина. Здесь жили его персонажи. Здесь русская жизнь достигла таких духовных высот, такой душевной ясности, каких никогда не знали ни прежде, ни потом.
      • В творчестве Пушкина Петербург получил цельное и многообразное отражение.
      • В Петербурге Пушкин провел более трети своей жизни – лучшие годы юности и годы зрелости, наивысшего напряжения духовных сил, творческого подъема и бренных житейских проблем. И, наконец, трагическая развязка – дуэль на Черной речке как символ страданий и фатализма в судьбе поэта – тоже произошла в Петербурге. Ни один город не был им воспет с таким высоким чувством как «град Петров» и в таких разных по жанру произведениях – поэмах, прозе, стихах, письмах.
      • Но Петербург в восприятии великого поэта оставался всегда двойственным. Это был город его друзей и соратников, символ величия России, но в то же время - столица империи, дом самодержцев Российских, исполнительно следящей за ним жандармерией, оплот русской научной мысли и придворного общества. Вот откуда идут столь различные образы Петербурга в творчестве Пушкина.
      • Во многих своих произведениях Пушкин пересматривает свой жизненный путь. Такие «пробеги» всегда начинаются с темы Лицея. Все эти годы, с 1811 до мая 1820, можно назвать первым петербургским периодом жизни Пушкина. Этот период лучше всего охарактеризован в восьмой главе «Евгения Онегина». Лицейские годы характеризуются так:
      • В те дни, в таинственных долинах,
      • Весной, при кликах лебединых,
      • Близ вод, сиявших в тишине,
      • Являться Муза стала мне [3; V;236].
      • Годы после окончания лицея обрисовываются иначе:
      • И я, в закон себе вменяя
      • Страстей единый произвол,
      • С толпою чувства разделяя,
      • Я Музу резвую привел
      • На шум пиров и буйных споров,
      • Грозы полуночных дозоров [3; V; 237]…
      • Биографами подробно описаны увлечения Пушкина в эти годы, его знакомства, – все впечатления, послужившие материалом для первой главы «Евгения Онегина», а, кроме того, всё то, о чем нельзя было писать и что послужило причиной, по которой Пушкин сжег свои записки после событий декабря 1825 года. Известно, как и почему оборвался первый петербургский период жизни Пушкина. Эта тема нашла отражение в отрывках десятой главы «Евгения Онегина».
      • И вот наступают долгие годы изгнания – сначала на юге, затем в сельском заточении в Михайловском. И через все эти годы проходит тоска о Петербурге, окрашивающая и письма Пушкина этой поры, и его стихи, и придающая горький привкус иронии Пушкина в описании Северной Пальмиры в первой главе «Евгения Онегина» [3; V;14 ].
      • Семь лет (с1820 по 1827 годы) не видел Пушкин Петербурга. Только в мае 1827 года он приезжает в этот город. Новый период петербургской жизни можно условно ограничить 1830 годом. В это время Пушкин то и дело покидает Петербург то для поездки в Москву, то в Михайловское, то на Кавказ и, наконец, в Болдино. Это годы разочарований и иллюзий, за которыми следуют новые разочарования, годы беспокойных поисков чего-то, годы смутные и непоседливые.
      • Это годы, когда Пушкин, распрощавшись с романтическими восторгами, приглядывается к будничной жизни со всеми ее невзгодами и радостями. Именно в эти годы Пушкин создает свою характеристику города, в которой подчеркнуты противоречия и контрасты в его облике и в его быте:
      • Город пышный, город бедный,
      • Дух неволи, стройный вид,
      • Свод небес зелено-бледный,
      • Скука, холод и гранит –
      • Всё же мне вас жаль немножко,
      • Потому что здесь порой
      • Ходит маленькая ножка,
      • Вьется локон золотой [3; III;79].
      • В первой четверти XIX века население Петербурга увеличилось более чем вдвое: с двухсот тысяч человек в 1801 году до четырёхсот сорока тысяч в 1825 году. Но во второй половине 1820-х и в 1830-е годы жителей в городе почти не прибавилось. Быстрый рост столицы не мог продолжаться бесконечно. Возникнув по воле одного человека, Петербург существовал и развивался в связи с потребностями и возможностями страны. Если в первые годы XIX века провинция дала столице сотни тысяч рабочих рук, то теперь через петербургские заставы выезжало и входило в город почти столько же людей, сколько ехало и шло им навстречу. Именно в конце 1820-х и в 1830-е годы получили завершение архитектурные ансамбли центра Петербурга, возникшие в предшествующие десятилетия. На Дворцовой площади достроили Главный штаб и воздвигли Александровскую колонну – гранитный монолит высотой в двенадцать сажен, в то время высочайшее в мире сооружение такого рода. Невский проспект украсился зданием Александринского театра. Рядом с театром выросло новое здание Публичной библиотеки. А за театром проложили Театральную улицу, по сторонам которой встали всего два здания – каждое длинною двести двадцать метров. На стрелке Васильевского острова рядом с Биржей появились два пакгауза и таможня. На Исаакиевской площади, в сетке строительных лесов, уже угадывались очертания огромного собора.
      • В 1830-х годах архитектурный облик города обретает черты классической ясности и законченности. А между тем именно в это время совершенно меняется восприятие города современниками.
      • В 1833 году Пушкин пишет поэму «Медный всадник». Во вступлении к поэме поэт воспевает «строгий, стройный вид» невской столицы, он говорит о Петербурге как о символе новой России. Красота города для поэта – выражение его великой исторической значимости для судеб страны:
      • Люблю тебя, Петра творенье,
      • Люблю твой строгий, стройный вид,
      • Невы державное теченье,
      • Береговой ее гранит,
      • Твоих оград узор чугунный,
      • Твоих задумчивых ночей
      • Прозрачный сумрак, блеск безлунный...
      • Люблю зимы твоей жестокой
      • Недвижный воздух и мороз,
      • Бег санок вдоль Невы широкой,
      • Девичьи лица ярче роз…
      • Люблю воинственную живость
      • Потешных Марсовых полей,
      • Пехотных ратей и коней
      • Однообразную красивость…
      • Люблю, военная столица,
      • Твоей твердыни дым и гром,
      • Когда полнощная царица
      • Дарует сына в царский дом,
      • Или победу над врагом
      • Россия снова торжествует,
      • Или, взломав свой синий лед,
      • Нева к морям его несет
      • И, чуя вешни дни, ликует [3; IV; 381-382].
      • Но если прежде стройность Петербурга казалась изящной, его строгость – величественной, то теперь стройность представлялась скучной, а строгость – холодной. В облике города виделись новые черты.
      • Фигура чиновника – в потёртой шинели, в помятом сюртуке –появилась теперь на переднем плане в картине столичной жизни. Именно в итоге петербургских впечатлений этих лет появляются произведения, отражающие быт петербургских маленьких людей.
      • Наконец, последний период, начиная с мая 1831 года, когда Пушкин после женитьбы окончательно поселился в Петербурге. Это трагический период его жизни, закончившийся катастрофой 1837 года, и в то же время это годы наибольшей зрелости Пушкина. Это годы серьезных размышлений и глубоких наблюдений. Впечатления этих лет отразились в ряде произведений, в которых ставится петербургская тема. Всё углубляется тема «петербургского света», уже разработанная в последней главе «Евгения Онегина»; в этом аспекте тема Северной Пальмиры осложняется историческими и психологическими размышлениями. Окончательной формы эти замыслы Пушкина не получили. До нас дошли только планы намеченных им произведений и незаконченные наброски так называемых «светских повестей». Но наблюдения над светским обществом дали Пушкину материал для его «Дневника» – произведения своеобразной формы. Этот «Дневник» вызывал споры в среде литературоведов и до сих пор не получил общепринятого истолкования. Между тем он содержит много материалов, характеризующих отношение Пушкина к окружавшему его петербургскому обществу и ко всему тому, что связано было с жизнью столицы, государственного центра. Законченными произведениями на петербургскую тему явились повесть «Пиковая дама» и поэма «Медный всадник».
      • Все эти впечатления от жизни в Северной Пальмире до известной степени определили и отношение Пушкина к теме Петербурга и отражение города в его произведениях.
      • Уже первые, еще детские, впечатления от города, относящиеся к 1811 году, нашли отражение в поэзии Пушкина – в стихотворении «Городок». Здесь нет пока описания города, но есть впечатления, воспоминания о приезде в Петербург:
      • На тройке пренесенный
      • Из родины смиренной
      • В великий град Петра,
      • От утра до утра
      • Два года всё кружился
      • Без дела в хлопотах,
      • Зевая, веселился
      • В театре, на пирах [3; I; 99]…
      • Два года Пушкин жил в городе, но в этом возрасте вряд ли он так много «веселился» на пирах и в театрах. Но дело здесь не в фактическом сюжете, а во впечатлении, которое производит город.
      • В лирике юного Пушкина часто слышны оптимистические ноты. С первым петербургским периодом связывается тема дружбы, тема тех свободных собраний молодых друзей, где свободный ум не чувствует плена и готов вступить в борьбу со злом. В городе два общества, два круга: мрачный круг правителей и свободный круг протестующей молодежи. Эти два общества изображены Пушкиным в его статье «Мои замечания об русском театре» [3;VII], где говорится о двух родах театральных зрителей. Звучит эта тема и в стихотворении «Послание к кн. Горчакову»:
      • Как ты, мой друг, в неопытные лета,
      • Опасною прельщенный суетой,
      • Терял я жизнь и чувства и покой;
      • Но угорел в чаду большого света
      • И отдохнуть убрался я домой.
      • И, признаюсь, мне во сто крат милее
      • Младых повес счастливая семья,
      • Где ум кипит, где в мыслях волен я,
      • Где спорю вслух, где чувствую живее,
      • И где мы все – прекрасного друзья,
      • Чем вялые, бездушные собранья,
      • Где ум хранит невольное молчанье,
      • Где холодом сердца поражены [3; I; 378]…
      • У Пушкина появляется тема молодого человека-современника, –такого же, как он сам, посетителя дружеских сходок, спектаклей в Большом театре, пирушек, где велись смелые и задушевные беседы, собраний «Зеленой лампы», вечеров в домах Всеволожского, Тургенева, Муравьева. Этот образ появляется в разном освещении и на разном стилистическом фоне. В поэме «Руслан и Людмила» в авторских отступлениях уже достаточно ярко характеризуется молодой петербуржец, современник Пушкина. Завершенный портрет его дан, конечно, в «Евгении Онегине», в первой главе, но он претерпел к тому времени серьезную трансформацию. В предисловии к первой главе «Евгения Онегина» Пушкин отметил генетическую связь Онегина с героем «Кавказского пленника». Романтический герой был своего рода сублимацией того же образа молодого современника Пушкина, представителя именно петербургского общества. Но в романтическом своем варианте он был беглецом из породившей его среды, путником, ищущим неясного идеала в экзотической, необычайной обстановке, на лоне природы, где господствуют естественные отношения, естественный уклад жизни. Будничному Петербургу романтик противопоставлял вожделенный золотой век, куда герой приходил со всеми своими противоречиями, со своими трагическими страданиями, – и о нем говорилось в высоком стиле, он возведен был на высокий пьедестал, хотя и являлся жертвой страстей и страданий.
      • Для поэта-романтика Петербург – это знакомый образ большого города, общества, живущего особой жизнью, образ европейской цивилизации, воспринимаемый не без руссоистского осуждения.
      • Но достаточно было рассеяться романтическому туману, чтобы тот же герой предстал в свойственной ему среде, чтобы о нем можно было говорить не возвышенно, не восторженно или гневно, а языком дружеской беседы, даже слегка насмешливо, тоном приятельским и шутливым.
      • «Евгений Онегин» – вот первая реалистическая картина Северной Пальмиры. И здесь характеристика города связана с темой молодого человека – современника поэта. В зарисовках городского пейзажа или характерного для столичного города интерьера (театр, ресторан, бал) чувствуется концентрация наблюдений и воспоминаний зрительного порядка:
      • Надев широкий боливар,
      • Онегин едет на бульвар
      • И там гуляет на просторе...
      • Уж темно: в санки он садится.
      • «Пади, пади!» раздался крик;
      • Морозной пылью серебрится
      • Его бобровый воротник [3; V; 47].
      • Наиболее подробные описания даны как бы глазами автора:
      • Что ж мой Онегин? полусонный
      • В постелю с бала едет он:
      • А Петербург неугомонный
      • Уж барабаном пробужден.
      • Встает купец, идет разносчик,
      • На биржу тянется извозчик [3; V; 45]…
      • И следует перечень бытовых зарисовок на темы, значительно позднее популяризованные в литературе «физиологическими очерками» «натуральной школы».
      • Или вот лирически приподнятое описание белой ночи, особенно близкое Пушкину. Именно это описание он просил иллюстрировать и прислал в письме брату проект рисунка:
      • Как часто летнею порою,
      • Когда прозрачно и светло
      • Ночное небо над Невою
      • И вод веселое стекло
      • Не отражает лик Дианы,
      • Воспомня прежних лет романы,
      • Воспомня прежнюю любовь,
      • Чувствительны, беспечны вновь,
      • Дыханьем ночи благосклонной
      • Безмолвно упивались мы [3; III; 35]!..
      • Охарактеризовав настроение зрителя («мы» – это автор и его герой), Пушкин четко рисует городской пейзаж:
      • Всё было тихо; лишь ночные
      • Перекликались часовые;
      • Да дрожек отдаленный стук
      • С Мильонной раздавался вдруг;
      • Лишь лодка, веслами махая,
      • Плыла по дремлющей реке... [3; III; 37].
      • Что касается городских интерьеров, то Пушкин показывает их сразу с нескольких точек зрения: топографически и психологически. Он рисует театр и в его зрительном зале, и из вестибюля, где спят лакеи, и с улицы, где
      • Еще, прозябнув, бьются кони,
      • Наскуча упряжью своей,
      • И кучера, вокруг огней,
      • Бранят господ и бьют в ладони [3: III; 74]…
      • Зарисовки Пушкина в каком-то смысле полифоничны, многоголосы: всегда чувствуется присутствие людей, притом людей весьма разных.
      • В ином аспекте выступает тема города в следующий период.
      • После «Бориса Годунова» Пушкин всё чаще обращается к историческим сюжетам. Политические размышления (о судьбах русского самодержавия, вышедшего победителем из столкновения 1825 года, подготовленного оппозицией тайных обществ, столь знакомой Пушкину еще с последних лет пребывания в лицее) приводят Пушкина к теме Петра. Петербург становится своеобразным историческим символом, знаком новой России, России петровской.
      • Действие романа «Арап Петра Великого» начинается в Париже, где изображено общество последних десятилетий перед крушением, общество одряхлевшее. Развивается действие в молодой и сильной России, в Петербурге, знаменующем победу человеческой воли над сопротивлением стихий. Здесь уже слегка намечена тема, развитая впоследствии в «Медном всаднике».
      • Тема города осложняется историческими ассоциациями. Это город, определивший русскую историю XVIII века, центр борьбы между феодальным дворянством, стремившимся к олигархии, и самодержавием петровского типа, с новой аристократией и высокой, всесильной бюрократией. Город не только Петра, но и Анны, Елизаветы, Екатерины, город дворцовых переворотов и официальных празднеств, и в то же время современный большой торговый и промышленный город европейского типа; город со своими захолустьями, мещанством и беднотой, лишь изредка, хотя и сильно, напоминавшими стране о том, что существуют иные, чем самодержавие и аристократия, исторические силы, определяющие ход вещей. Так было во время восстания Пугачева, так было и во время холерных бунтов 1831 года.
      • В произведениях Пушкина последних лет мы встречаем разнообразные зарисовки города: и общая торжественная панорама в «Медном всаднике», и там же – тихий уголок – в соответствии с резкой антитезой: Петр, воплощенный в монументе Фальконе, «кумир» «с простертою рукою», стоящий на страже своего города, – и бедная Параша, о которой мы знаем только из размышлений смиренного героя.
      • Богатые кварталы изображены в «Пиковой даме», коломенское захолустье – в «Домике в Коломне» и в отрывке «На углу маленькой площади»; пышные и вечно праздничные острова – в неоконченной повести «Гости съезжались на дачу» и, в противопоставление светским салонам и роскоши богачей, смиренный номер плохонькой гостиницы, в котором поселился итальянский импровизатор из «Египетских ночей», и пригородное кладбище в стихотворении «Когда за городом, задумчив, я брожу…»
      • Для 30-х годов характерны размышления о судьбах города, – размышления исторические, получившие наиболее яркое выражение в «Медном всаднике». В этой поэме город является на правах действующего лица, и судьба города определяет движение действия. Но с начала до конца читатель чувствует какую-то символичность действия, недосказанность формулировок, наполнение картин и эпизодов какими-то важными социально-историческими размышлениями и намеками. Вот почему поэма воспринимается не как изложение объективного сюжета, а как образное отражение философских раздумий, с подсказкой какого-то ответа и какой-то исторической и социальной оценки происходящего.
      • Как утверждают современники, первый читатель, у которого поэма вызвала тревогу, был Николай I. Он понял, что за торжественным и трагическим тоном поэмы слышен голос какого-то суда, и хотя приговор не был расслышан российским самодержцем, но он угадывал, что приговор этот не в его пользу. Он пережил то, что в иной психологической обстановке, в наивной форме пережила Татьяна, разгадывая значение сна:
      • Но сон зловещий ей сулит
      • Печальных много приключений [3; V;78].
      • Прочитав поэму, Николай I поступил так, как мог поступить глава полицейского аппарата: отогнать мрачный и назойливый сон запрещением, зажать рот обвинителю, которого он инстинктивно почувствовал в авторе поэмы, и тем призвать его к субординации по принятому политическому этикету.
      • Недоумение и тревогу поэма возбудила и в критиках, и до сих пор ведутся споры о смысле пушкинского текста.
      • Исторические и социально-политические размышления о роли столицы в жизни страны отразились не только в художественных произведениях этих лет, но и в публицистических записках, статьях, набросках, планах. Значительное место тема Северной Пальмиры занимает в полемическом произведении «Путешествие из Москвы в Петербург». В этом произведении, остающемся в некоторых отношениях загадочным до сих пор, а поэтому требующем новых разысканий, несколько страниц отведено Петербургу и, в частности, его соревнованию с Москвой.
      • Пушкин глубоко любил Петербург, тосковал о нем, когда дорога туда была ему преграждена, и вряд ли представлял себе свою жизнь вне северной столицы.
      • И, однако, тот же город давал ему много причин для ненависти. Тот «свет», в котором он принужден был жить, фальшивое положение поднадзорного, постоянные стычки с представителями «света» в лице самого царя, Бенкендорфа или кругов, близких к министрам Уварову, Нессельроде и многим другим, вызывали в нем желание бежать из «города пышного»:
      • Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...
      • Давно, усталый раб, замыслил я побег
      • В обитель дальную трудов и чистых нег [3; III; 278].
      • И всё же Пушкину не свойственно было уныние. Он любил жизнь и свободу, которую он отождествлял с жизнью, и эту свободу он ощущал в себе. Мысль о свободе отчетливо слышится в тексте стихотворения 1836 года «Из Пиндемонти»:
      • …Никому
      • Отчета не давать, себе лишь самому
      • Служить и угождать; для власти, для ливреи
      • Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи [3; III; 369]…
      • И вот – жить, жить вопреки несчастиям, вопреки врагам, вопреки угрозам смерти:
      • ...умереть,
      • Идти неведомо куда, во гробе тлеть
      • В холодной тесноте... Увы! земля прекрасна
      • И жизнь мила...
      • Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете,
      • В печалях, в старости, в неволе... будет раем
      • В сравненьи с тем, чего за гробом ожидаем [3; IV; 349].
      • …Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе
      • Грядущего волнуемое море.
      • Но не хочу, о други, умирать;
      • Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать[3; III; 178]...
      • Пушкин глубоко чувствовал «…все блага жизни сей, Веселый мир души, беспечные досуги» [3; II; 10]... И это была его врожденная черта. Еще в 1821 году он писал:
      • ...в волнении страстей
      • Я тайно изнывал, страдалец утомленный;
      • В минуту гибели над бездной потаенной...
      • Терпенье смелое во мне рождалось вновь;
      • Уж голос клеветы не мог меня обидеть:
      • Умел я презирать, умея ненавидеть...
      • К печалям я привык, расчелся я с судьбою
      • И жизнь перенесу стоической душою[3; II; 51].
      • Этому Пушкин остался верен до конца дней своих. Свое чувство жизни Пушкин питал сознанием своей непримиримости, готовностью к борьбе.
    • 1.2 «Москва Златоглавая и доныне центр нашего просвещения…»: московские нотки в произведениях поэта
      • Однако, по наблюдениям Н.А. Мельгунова, как бы ни менялось с течением времени восприятие Москвы, в большинстве текстов, связанных с изображением столицы, проявляется ее женское, материнское начало. Москва предстает в большинстве текстов как город-мать, город-дева. В многочисленных произведениях, создававшихся на протяжении нескольких столетий и образующих «московский текст» отечественной литературы, этот город проявляет различные, иногда взаимоисключающие друг друга черты. Он предстает в них – то как некий замкнутый мир, жители которого подчиняются раз и навсегда установленным правилам, то как место молитв и покаяния, то как подлинное сердце России. Как подчеркивает Н.А. Мельгунов, «не совсем случайно, что Петербург, который сам себя называет «бургом», то есть городом, на нашем языке мужского рода, а Москва –женского... Матушка Москва – теперешняя матерь и древняя невеста русского народа» [34; 227].
      • Характерно у Пушкина сопоставление Петербурга с Москвой. Москва Златоглавая - «родина смиренная, патриархальная». Речь идет о той Москве, которую помнил Пушкин – о Москве до пожара 1812 года. Очень долго, пока он в 1826 году не увидел новую, отстроенную Москву, облик Москвы ассоциируется у Пушкина с Москвой допожарной. «... я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблен, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал…
      • Больно для русского сердца слушать таковые отзывы о матушке Москве, о Москве белокаменной, о Москве, пострадавшей в 1612 году от поляков, а в 1812 году от всякого сброду» [3; IX; 76].
      • «Москва Златоглавая, – пишет Пушкин в письме к П.Я.Чаадаеву, – и доныне центр нашего просвещения; в Москве родились и воспитывались, по большей части, писатели, коренные русские, не выходцы, не переметчики, для коих: ubi bene, ibi patria для коих всё равно: бегать ли им под орлом французским, или русским языком позорить всё русское – были бы только сыты»[3; X; 84].
      • Пушкин много размышлял о соперничестве двух столиц; с горечью писал он о нынешнем облике Москвы Златоглавой, утратившей былой блеск и беззаботность: «Некогда соперничество между Москвой и Петербургом действительно существовало. Некогда в Москве пребывало богатое, неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству; некогда Москва Златоглавая была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Северной Пальмиры. Во всех концах древней столицы гремела музыка и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва Златоглавая славилась невестами, как Вязьма пряниками; московские обеды (так оригинально описанные кн. Долгоруким) вошли в пословицу. Невинные странности москвичей были признаком их независимости. Они жили по-своему, забавлялись, как хотели, мало заботясь о мнении ближнего. Бывало, богатый чудак выстроит себе на одной из главных улиц китайский дом с зелеными драконами, с деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой выедет в Марьину рощу в карете из кованого серебра 84-й пробы. Третий на запятки четвероместных саней поставит человек пять арапов, егерей и скороходов и цугом тащится по летней мостовой. Щеголихи, перенимая петербургские моды, налагали и на наряды неизгладимую печать. Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы. Но куда девалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь? Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники – всё исчезло; остались одне невесты, к которым нельзя, по крайней мере, применить грубую пословицу: vieilles comme les rues: московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, всё еще цветущих розами! Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона – и то слава Богу! На всех воротах прибито объявление, что дом продается и отдается внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздается стук кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками. Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало, уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями. Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Барский дом дряхлеет. Во флигеле живет немец управитель и хлопочет о проволочном заводе. Обеды даются уже не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать, наверное, юношу, вышедшего из-под опеки, или саратовского откупщика. Московские балы... Увы! Посмотрите на эти домашние прически, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом... Кавалеры набраны кое-где – и что за кавалеры! Горе от ума есть уже картина обветшалая, печальный анахронизм. Вы в Москве уже не найдете ни Фамусова, который всякому, ты знаешь, рад – и князю Петру Ильичу, и французу из Бордо, и Загорецкому, и Скалозубу, и Чацкому; ни Татьяны Юрьевны, которая
      • Балы дает нельзя богаче
      • От Рождества и до поста
      • А летом праздники на даче» [3; VII; 62].
      • «Хлестова в могиле; Репетилов в деревне, – иронизирует Пушкин. – Бедная Москва!..» [3; VII; 64].
      • Сравнение Северной Пальмиры с Москвой находим в стихотворении «Всеволожскому»:
      • Итак, от наших берегов,
      • От мертвой области рабов,
      • Капральства, прихотей и моды
      • Ты скачешь в мирную Москву [3; I; 78]…
      • В произведениях А.С. Пушкина изображается широкая историко-культурная панорама жизни русского дворянства. Им воссоздаются два важнейших историко-культурных пространства – две столицы, Москва и Петербург. Мир автора и героев неотделим от этих мест, каждому из них уделено большое внимание. Важна роль Петербурга и Москвы, сменяющих друг друга, в судьбах героев, в развитии сюжета его произведений. Можно заметить, что в культурно-мифологической перспективе Москва ассоциируется с женским началом, а Петербург – с мужским.
      • Самый развернутый образ Москвы присутствует, конечно, в «Евгении Онегине». Москва – это и сады, чертоги, золотые головы церквей, и деревянные дома в старых переулках с обветшавшим бытом. С одному лишь ему присущим даром Пушкин передал неповторимый и густой аромат московского бытия. В седьмой главе романа «Евгений Онегин» Пушкин создал поэтический памятник Москве. К главе приведены 3 эпиграфа: Грибоедова, Баратынского и Дмитриева. 
      • Проезд Лариных по Москве автор растягивает на 4 строфы, более того, проставляет одну пустую строфу, чтобы подчеркнуть утомительность и длительность прогулки. Приведены подробные зарисовки домов, улиц, людей, что очень отличает краткие наброски, описавшие Петербург. Однообразная красота Петербурга противопоставлена яркой и многогранной Москве. Широкая, купеческая и домашняя Москва, не закрытая от аристократизма и просвещения, обрисована Пушкиным точно и живо:
  • ГЛАВА 2 М.Ю. ЛЕРМОНТОВ О ПАТРИАРХАЛЬНОЙ МОСКВЕ И ЦАРСКОМ ПЕТЕРБУРГЕ
    • 2.1 «Я пустился в большой свет…»: Петербург в жизни и творчестве Лермонтова
      • Михаил Юрьевич Лермонтов родился в Москве в ночь со 2 на 3 октября 1814 года. По преданию, русская ветвь рода Лермонтовых ведет свое начало от Жоржа Лермонта, выходца из Шотландии, взятого в плен при осаде крепости Белой и с 1613 года числившегося на «государевой службе», владевшего поместьями в Галичском уезде (ныне Костромской губернии). Еще более дальние кровные узы связывали русского поэта с Байроном.
      • Петербург не был в числе ведущих тем в творчестве Лермонтова, но этот «непостижимый город» все же не оставил его равнодушным. Поэтом создан один из лучших романтических пейзажей Петербурга :
      • Над городом таинственные звуки,
      • Как грешных снов нескромные слова,
      • Неясно раздавались, и Нева,
      • Меж кораблей, сверкая на просторе,
      • Журча, с волной их уносила в море.
      • Задумчиво столбы дворцов немых
      • По берегам теснилися, как тени,
      • И в пене вод гранитных крылец их
      • Купалися широкие ступени [2; I; 95]…
      • Здесь Петербург предстает в стихах Лермонтова в белую ночь, полную неясного томления. А в стихотворении «Соседка» слышатся иные ноты, созвучные пушкинскому «Узнику»:
      • Не дождаться мне, видно, свободы,
      • А тюремные дни, будто годы;
      • И окно высоко над землей!
      • И у двери стоит часовой! [5, I, 73]
      • Это стихотворение Лермонтов написал в доме Ордонанс-гауза (комендантского управления), расположенного на углу Инженерной и Садовой улиц: там он содержался после дуэли с сыном французского посла де Барантом.
      • Мрачный, неприветливый образ города нарисован в неоконченной повести «Штосс»: «Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались, грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдаленным предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке» [2; IV; 485].
      • И – как продолжение этой мрачной картины – еще о Петербурге:
      • . . . Увы! как скучен этот город,
      • С своим туманом и водой!
      • Куда ни взглянешь, красный ворот,
      • Как шиш, торчит перед тобой;
      • Нет милых сплетен - все сурово,
      • Закон сидит на лбу людей;
      • Все удивительно и ново –
      • И нет не пошлых новостей!
      • Доволен каждый сам собою,
      • Не беспокоясь о других,
      • И что у нас зовут душою,
      • То без названия у них [2; II; 85]!
      • Перевод в Петербургский университет Лермонтову разрешили не иначе, как с условием, чтобы проситель начал сызнова, то есть выдержал вступительный экзамен. Такое требование рассердило Лермонтова; он с досады поступил в юнкерскую школу. Гвардейская школа помещалась тогда у Синего моста в огромном доме, принадлежавшем когда-то Чернышевым, а потом перестроенным во дворец великой княгини Марии Николаевны. Бабушка наняла квартиру в нескольких шагах от школы, на Мойке же, в доме Панскова. Она не хотела расставаться с внуком, и потому решили, чтобы он был зачислен полупансионером, – следовательно, каждый вечер возвращался бы домой.
      • Внутренний порядок был заведён тот же, который существовал в полках, но вместе с тем сюда вошли и распоряжения, общие для всех военно-учебных заведений. Так, подпрапорщики поднимались барабанным боем в 6 часов утра и, позавтракав, отправлялись в классы от 8 до 12 часов, далее один час длились строевые занятия, а с 3 до 5 – вечерние занятия. По воспоминаниям А.М. Миклашевского [36; 194], обращение в школе было самое гуманное, никакого особенного гнёта они не испытывали. Молодые люди все считались на действительной службе, пользовались привилегиями и относительной свободой.
      • «В юнкерской школе Лермонтов был хорош со всеми товарищами, хотя некоторые из них не очень любили его за то, что он преследовал их своими остротами и насмешками за всё ложное, натянутое и неестественное, чего никак не мог переносить», – пишет А.М. Меринский [36; 176].
      • В конце 1834 года Лермонтов окончил школу, был произведен в корнеты и отправлен служить в Царское село. Такое место службы давало Лермонтову возможность часто наведываться в Петербург то на бал, то на премьеру, то на маскарад. Лермонтов вступил в большой свет.
      • «Шумною и довольною толпою зрители спускались по извилистым лестницам к подъезду... внизу раздавался крик жандармов и лакеев. Дамы, закутавшись и прижавшись к стенам, и заслоняемые медвежьими шубами мужей и папенек от дерзких взоров молодежи, дрожали от холоду – и улыбались знакомым. Офицеры и штатские франты с лорнетами ходили взад и вперед, стучали – одни саблями и шпорами, другие калошами . . . Купцы и простой народ проходили другими дверями. – Это была миньятюрная картина всего петербургского общества», – так описал Лермонтов театральный разъезд в неоконченном романе «Княгиня Лиговская» [2; IV; 184-185].
      • В январе 1837 года трагическая смерть Пушкина пробудила весь Петербург от апатии. Под свежим влиянием истинного горя и негодования, возбужденного в нем этим святотатственным убийством, Лермонтов в один присест написал несколько строф, разнесшихся в два дня по всему городу.
      • Лермонтову приходило даже на мысль вызвать убийцу и мстить за гибель русской славы. Первоначально стихотворение заканчивалось словами «И на устах его печать». Но после жаркого спора с камер-юнкером Н.А. Столыпиным (братом Столыпина-Монго) Лермонтов дописал всем теперь известное окончание «А вы, надменные потомки…». Дело было так: Лермонтов утверждал, что государь накажет виновников интриги и убийства, Столыпин же говорил, что тут затронута честь, что судить Дантеса и Геккерна по русским законам нельзя, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина и так далее. Тогда Лермонтов прервал его, крикнув: «Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи гения, так есть Божий суд». Эта мысль вошла почти дословно в стихотворение «На смерть поэта» [2; I, 412].
      • В начале января 1838 года поэт приехал в Петербург и пробыл здесь до половины февраля, после этого поехал в полк, но там прослужил меньше двух месяцев: 9 апреля он был переведен в свой прежний лейб-гвардии Гусарский полк. Лермонтов возвращается в «большой свет», снова играет в нем роль «льва»; за ним ухаживают все салонные дамы – «любительницы знаменитостей и героев». Но он уже не прежний и очень скоро начинает тяготиться этой жизнью; его не удовлетворяют ни военная служба, ни светские и литературные кружки, и он – то просится в отпуск, то мечтает о возвращении на Кавказ. По окончании отпуска друзья Лермонтова начали хлопотать об отсрочке, и ему разрешено было остаться в Санкт-Петербурге еще на некоторое время. Надеясь получить полную отставку, поэт пропустил и этот срок и уехал лишь после энергичного приказания дежурного генерала Клейнмихеля оставить столицу в 48 часов. Говорили, что этого требовал Бенкендорф, которого тяготило присутствие в столице такого беспокойного человека, как Лермонтов. На этот раз Лермонтов уехал из Петербурга с очень тяжелыми предчувствиями, оставив родине на прощание стихи: «Прощай немытая Россия»:
      • Прощай, немытая Россия,
      • Страна рабов, страна господ,
      • И вы, мундиры голубые,
      • И ты, им преданный народ.
      • Быть может, за стеной Кавказа
      • Сокроюсь от твоих пашей,
      • От их всевидящего глаза,
      • От их всеслышащих ушей [2; I; 524].
      • Через год, в 1838 году, после многочисленных прошений бабушки Лермонтову разрешено вернуться в Петербург. «Я пустился в большой свет. В течение месяца на меня была мода, меня наперерыв отбивали друг у друга. Все те, кого я преследовал в своих стихах, окружают меня теперь лестью. Тем не менее, я скучаю» [2; II; 132]. Лермонтов мечтал об отставке и о литературной деятельности. За несколько дней до отъезда на Кавказ Лермонтов посетил известную в Петербурге ворожею, жившую у «пяти углов», ту самую, которая предсказала Пушкину смерть от белого человека. Поэт спросил у нее, будет ли выпущен в отставку и останется ли в Петербурге. В ответ он услышал, что в Петербурге ему больше не бывать и ожидает его отставка, «после коей уж ни о чем просить не станешь» [36; 213].
    • 2.2 «У нее есть своя душа, своя жизнь…»: Москва в произведениях Лермонтова
      • Древняя столица России издревле пленяла воображение многих русских художников, писателей – прозаиков и поэтов. Даже строгая красота Северной Пальмиры, как нередко называли Санкт-Петербург, не могла затмить то очарование, которым всегда обладала Москва.
      • Москва занимает особое место в жизни Лермонтова. Это город, в котором родился поэт, где прошли его отрочество и юность, где сформировалось его мировоззрение и открылось призвание. Первое стихотворение Лермонтова было напечатано именно в Москве, в этом городе юноша пережил и первую влюбленность и «тревоги души». Москву он любил всем сердцем, и не единожды признавался в любви городу в своих произведениях: «…покуда я живу, Клянусь, друзья, не разлюбить Москву».
      • В раннем наброске «Кто видел Кремль в час утра золотой» поэт любуется  Москвой:
      • Кто видел Кремль в час утра золотой, 
      • Когда лежит над городом туман,
      • Когда меж храмов с гордой простотой, 
      • Как царь, белеет башня великан? [2; I; 233].
      • Москва Златоглавая для Лермонтова – не только прекрасный вид с колокольни Ивана Великого. Ему интересна история города, с которым связано для Лермонтова представление о сильном русском характере. В «Песне про купца Калашникова» каждый из героев которой воплощает наиболее выразительные черты сильного, героического поколения. Москва Златоглавая становится действующим лицом поэмы. Не только грозному царю, но и «белому Кремлю да святым церквям» кланяется купец Калашников перед боем.
      • Конечно, не только далекое прошлое Москвы волнует воображение Лермонтова. Сам он не видел пожара 1812 года, но память об этих событиях была жива в людях. Москва, не сломленная Наполеоном, человеком, покорившим пол-Европы, – вот пример истинного героизма. Лермонтов осознает, что именно стремление защитить величайшую русскую святыню руководило солдатами в день Бородинского сражения. «Не будь на то Господня воля, не отдали б Москвы», – вспоминает герой стихотворения «Бородино». Понятия «Москва» и «Родина» для защитников столицы в этот день сливаются. «Могучее, лихое племя» русских людей готово драться до последней капли крови и, если надо, умереть. Слова одного из участников боя:
      • Ребята! не Москва ль за нами?
      • Умремте ж под Москвой [2; I; 408 ]...
      • – стали символическими в 1941 году.
      • Сопоставление Москвы и Петербурга дано Лермонтовым также и в написанных в 1835 году строфах поэмы «Сашка», где нарисованы отдельные образы, близкие к «Панораме Москвы»:
      • … Я враг Неве и невскому туману.
      • Там (я весь мир в свидетели возьму)
      • Веселье вредно русскому карману,
      • Занятья вредны русскому уму.
      • Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
      • Как плоский берег Финского залива.
      • Москва – не то: покуда я живу,
      • Клянусь, друзья, не разлюбить Москву [2; II; 351]…
      • Москва, Москва!…люблю тебя как сын,
      • Как русский, - сильно, пламенно и нежно!
      • Люблю священный блеск твоих седин
      • И этот Кремль зубчатый, безмятежный [2; II; 351-352]…
      • Впоследствии, уже покинув Москву, Лермонтов писал М.А. Лопухиной: «…Москва Златоглавая моя родина и такою будет для меня всегда; там я родился, там много страдал и там же был слишком счастлив!» [2; IV; 553].
      • Позднее московские впечатления послужили толчком к созданию неосуществлённого замысла. «…Все для нас в мире тайна, – писал он в только начатом произведении, – и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяком сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто ни кому не откроет, а они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно дают тайное направление чувствам и поступкам» [5, II, 43]. На сюжет этой «тайны», пытаясь её разгадать, Лермонтов, приехав в Тарханы, написал драму «Два брата», начал писать роман «Княгиня Лиговская».
      • Короткий приезд Лермонтова в Москву в декабре 1835 года – рубеж между двумя периодами творческого пути поэта. По возвращении в Петербург начинается новый этап.
      • Ужель исчез ты, возраст милый
      • Когда всё сердцу говорит,
      • И бьётся сердце с дивной силой
      • И мысль восторгами кипит [2; I; 236]? –
      • писал он, возвращаясь из отпуска.
      • Поэт вступал в новый творческий период. От лирических исповедей и патетических монологов переходил к всестороннему изображению жизни. Большой юношеский опыт очень помог ему для раскрытия внутреннего мира современного человека. Весной 1837 года Москва Златоглавая была уже не та, какой оставил её Лермонтов в дни юности.
      • Закончилось первое, самое страшное десятилетие николаевского царствования. Первый год нового десятилетия этого царствования был богат событиями. Нашумела постановка гоголевского «Ревизора», появилось в «Телескопе» «Философическое письмо» Чаадаева. Всё завершилось гибелью великого русского поэта.
      • Смерть Пушкина на время заставила смолкнуть все остальные разговоры. После шума и споров минувшего года стало сразу как-то особенно тихо. Не выдержав травли, начавшейся после постановки «Ревизора», Гоголь уехал за границу. «Телескоп» закрыт, его издатель Надеждин сослан, объявлен сумасшедшим Чаадаев.
      • Такой застал Москву Лермонтов. В свете он не показывался. В московские гостиные проникало из петербургских злобное шипение пушкинских врагов.
      • Действие автобиографического романа «Княгиня Лиговская» разворачивается в Петербурге, но Москва в произведении упоминается неоднократно. В споре о Москве  в гостиной Печориных приглашенный дипломат явно отдает предпочтение Петербургу: «Всякий русский должен любить Петербург: здесь всё, что есть лучшего в русской молодёжи, как бы нарочно собралось, чтоб подать дружескую руку Европе. Москва только великолепный памятник, пышная и безмолвная гробница минувшего, здесь жизнь, здесь наши надежды...» В ответ на это княгиня Лиговская говорит: «Я люблю Москву, с воспоминаниями о ней связана память о таком счастливом времени! А здесь всё так холодно, так мёртво...»  
      • Посредником в этом споре выступает Григорий Александрович Печорин. «Однако ж, – сказал дипломат, – Москве или Петербургу отдадите вы преимущество?» «Москва – моя родина, – отвечал Печорин» [2; IV; 218]… 
      • И этим было все сказано. Слова Печорина – это позиция самого автора, который устами своего героя в очередной раз признается в любви к Москве.
  • ГЛАВА 3 РУССКИЕ СТОЛИЦЫ В ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВЕ
  • Е.А. БОРАТЫНСКОГО
    • 3.1 Тамбовские корни Е.А. Боратынского
      • Известно, что фамилия поэта имеет двоякое написание. Во второй половине XIX века преобладало написание через букву «а» - Баратынский; оно возникло при жизни Евгения Абрамовича исключительно по инициативе первых его издателей, и с ним поэт вошел в литературу. Однако свои письма и деловые бумаги представители древнего дворянского рода Боратынских подписывали через букву «о» – Боратынские. Об этом свидетельствуют и надписи на надгробных памятниках членов семьи, ныне находящихся на кладбищах Санкт-Петербурга, Москвы, Тамбовщины. Кроме того, есть предположение, что фамилия Боратынский происходит от названия замка в Галиции – Боратынь, что значит «Божья оборона», который построил в XIV веке предок Боратынских Дмитрий Божедар. Эти факты приводит в своей книге тамбовский краевед Б.И. Илёшин [21; 32]. Поэтому, думается, правильнее писать фамилию поэта так, как писал сам ее владелец, то есть через «о». Наш выбор в написании фамилии поэта объясняется биографическим характером содержания главы. Хотя по-прежнему в различных источниках встречаются оба варианта написания, и ошибкой это считать не принято.
      • Евгений Абрамович Боратынский (1800-1844) родился на Тамбовщине и провел детство в усадьбе, называемой «Мара». Тамбовское имение близ уездного города Кирсанова было пожаловано императором Павлом I отцу поэта, генерал-майору Абраму Андреевичу Боратынскому в 1796 году за высокие заслуги перед Отечеством. После выхода в отставку в 1798 году в чине генерал-лейтенанта Абрам Андреевич вместе со своим братом Богданом Андреевичем построил здесь большой дом, в котором родился первый его ребенок – Евгений. В 1804 году семья Боратынских перебралась в строящуюся усадьбу. К 1820-м годам усадебный комплекс Мары состоял «…из деревянного барского дома, Вознесенской церкви, летнего каменного павильона «Грот», хозяйственных построек; многоярусного парка с прудами, мостиками, каскадами, беседками и затейливыми тропами на родниковой речке Маре, фруктового сада, ягодников и розария» [21; 39].
      • На протяжении ХIХ столетия имение Боратынских Мара было местом притяжения многих знаменитых людей того времени, своеобразным культурным центром. Здесь читались и обсуждались стихи, велись споры философского характера, писались живописные произведения, звучала музыка, ставились оперы. Гостями тамбовского имения Боратынских были Н.И.Кривцов (бывший дипломат, брат декабриста С.И.Кривцова, знакомый Пушкина, Вяземского, Карамзина), Б.Н.Чичерин (писатель, юрист, публицист, земский деятель и страстный собиратель памятников искусства), художник Э.А. Дмитриев-Мамонов, писатель Н.Ф.Павлов, поэт М.А.Жемчужников, композитор Ц.А.Кюи и другие. С 1831 года в Маре вместе со своей дочерью от первого брака жила С.М. Дельвиг – вдова барона А.А. Дельвига, вышедшая второй раз замуж за брата поэта, С.А. Боратынского.
      • Тамбовскую усадьбу Боратынских по праву можно назвать «дворянским гнездом», поскольку здесь родились, выросли и получили первоначальное образование дети самого просвещенного сословия русского государства. Один из них – поэт, в стихах которого тема Родины очень часто сосредоточивается в образе отеческого дома – «священного крова», «сени святой», «глуши смиренной» – надежного пристанища всех нравственных ценностей, символа незыблемых жизненных устоев. Детство поэта, проведенное здесь, общение с людьми и окружающей его природой, которую Евгений Боратынский почитал за «истинного друга», легли невидимой печатью на его характер, художественное восприятие мира и литературное творчество [37; 149].
      • Тамбовское имение Боратынских не сохранилось. Лишь портреты фамильной галереи, хранящиеся в фондах тамбовских музеев, надгробные памятники семейного некрополя, коллекция фотографий музейных и частных собраний, архивные документы свидетельствуют о некогда процветавшем роде и высочайшей культуре русской усадьбы конца ХVIII - начала ХIХ века.
    • 3.2 Петербургский период жизни и творчестве поэта: неудачи и разочарования
      • В1819 году Боратынский поступает рядовым в лейб-гвардии Егерский полк, стоящий в Петербурге. Как дворянин, он сохранил право проводить часы, свободные от строевых упражнений и маршей на плацу, не в казарме, а на частной квартире и бывать в отпуске. Эту квартиру он делил с бывшим лицеистом, бароном Антон Дельвигом. Боратынский так вспоминает об этом:
      • Там, где Семеновский полк, в пятой роте, в домике низком,
      • Жил поэт Боратынский с Дельвигом, тоже поэтом,
      • Тихо жили они, за квартиру платили немного,
      • В лавочку были должны, дома обедали редко[1; 186]…
      • Атмосфера, которая царила в корпусе, «была далека от той, в которой воспитывался гений Пушкина» [21; 131]. Хоть и было это учебное заведение привилегированным, для детей дворян, но его казенный дух резко отличался от той атмосферы ласки, сердечного доверия, внимания, к которой привык двенадцатилетний мальчик дома.
      • Внутреннее одиночество стоило ему всегда слишком дорого, хоть и рождало впоследствии вдохновенные поэтические строки.
      • Письма его к матери вообще поражают предельной откровенностью и искренностью, а также серьезностью размышлений.
      • Евгений писал матери и отчаянные письма – с просьбами определить его в морское ведомство: «Умоляю Вас, милая маменька, не противиться моей наклонности. Я не могу служить в гвардии, ее слишком берегут. Во время войны она ничего не делает и остается в постыдном бездействии... Я чувствую, что мне всегда нужно что-либо опасное, что бы меня занимало – иначе я скучаю»[1; 64].
      • Ему хотелось движения, действия, ощущения действительности и ценности своего «я», как это всегда бывает в юности.
      • В другом письме, написанном в августе 1812 года, через три месяца после начала учебы в пансионе, Евгений, передавая нежные приветы родным и домашним, в том числе и «дядьке-итальянцу», описывает свои занятия: «В географии теперь я скоро Европу кончу, а после каникулов начну Азию. Я все хорошо отвечал на те земли, которые я учил, и начал продолжение того, что я учил у вас, но как у нас очень сокращенно, то в 3 месяца я успел окончить. Мы синтаксис учим наизусть, а что касается до подробностей, то мы их читаем. В истории я начал с пунических войн, а по-немецки я могу кое-что переводить и начинаю говорить немного. По-французски я делаю переводы и сочинения на какой-либо предмет, так же как и по-русски, рисую же я головки, и я стану рисовать в каникулы что-нибудь и вам пошлю, а в каникулы стану я учить геометрию и на скрыпке...» [1; 36].
      • Скучая по дому, разочаровываясь в сверстниках, будущий поэт начинает сторониться их, замыкается и себе. Он увлекается математикой и рисованием, много читает, особенно французскую классику XVII и XVIII веков. Что ж, психологическое состояние подростка обрисовано верно—от чувства обиды, непонимания, неуважения и неверия в него и произросло намерение, приведшее к проступку. Попытки Евгения исправить мнение о себе, показательны — вспомним и отзыв воспитателя 1 марта 1813 года, и свидетельство, выданное директором корпуса. Но этот успех был, увы, непродолжителен. В 1814 году Баратынский провалился на переходном экзамене и остался в 3-м классе.
      • Ему очень стыдно перед матерью, перед семьей, и он обещает исправиться, но уже 1 октября 1814 года новый начальник отделения характеризует его как «поведения и нрава дурного», а 1 ноября другой начальник аттестует мальчика «бывшим под штрафом». Получив заочное прощение матери, мальчик вновь пытается, дабы не огорчать ее, вернуть расположение воспитателей. В марте 1815 года его аттестуют «примерным по поведению и нраву», но уже с осени отзывы становятся все хуже, что и продолжается вплоть до катастрофы, случившейся в феврале 1816 года. Мать осталась глуха к порывам сердца, может быть впервые не сумев угадать серьезности мыслей любимого сына, и горько раскаивалась впоследствии в этой минутной оплошности. Дальнейшее пребывание Евгения в корпусе принесло ему лишь несчастье. Он имел неосторожность примкнуть к обществу маленьких бунтарей, которое возникло среди пажей.
      • Они мстили особо нелюбимым и придирчивым преподавателям и надзирателям корпуса: протыкали шляпы, мазали чернилами стулья, писали мелом на спинах учительских сюртуков обидные надписи. Чаще всего это было слово «пьяница»...
      • Сначала шалости, как будто, были безобидными. Если проказников ловили на месте преступления, то наказывали карцером или лишением прогулок в воскресный день. За стены Пажеского корпуса это не выходило. Но однажды члены «общества мстителей» совершили то, что нельзя назвать глупой детской шалостью и только. Они выкрали у отца одного из товарищей – во время его визита к сыну – золотую табакерку, и проели ее на сладости.
      • Неизвестно, принимал ли участие в этом постыдном деле Евгений Боратынский или его имя было просто примешано к делу недолюбливающими его соучениками, но скандал был громким. Евгения молниеносно исключили из корпуса, вместе с другими виновниками. Служить где-либо ему категорически запрещалось, «разве, что пожелает рядовым» – значилось в суровой императорской резолюции.
      • Необходимо заметить, что именно в эти столь несчастливые для него годы будущий поэт живет напряженной духовной жизнью. Недостаток человеческого тепла, понимания, общения он компенсирует активным чтением, серьезной работой мысли, раздумьями о своем призвании и жизненном назначении. Неудача на экзамене огорчает его, но главным представляется другое. «Сейчас я занимаюсь в минуты отдыха, – сообщает он матери, – переводом и сочинением маленьких историй, и, сказать вам правду, я больше всего люблю поэзию. Я очень бы хотел быть автором. Следующий раз я вам пришлю нечто вроде маленького романа, который я кончаю. Я очень желал бы знать, что вы о нем скажете. Если вам покажется, что у меня есть кое-какой талант, я буду изучать правила, чтобы совершенствоваться в этом» [1; 88].
      • Юный автор, однако, очень строг к себе – эта строгость всегда будет одной из важнейших черт его поэтического мышления. В одном из писем матери прямо-таки с недетской зрелостью Евгений размышляет об этом: «Вы говорите, что вы очень довольны моею склонностью к умственным занятиям; но признайтесь, что нет ничего смешнее молодого человека, который выставляется педантом, считает себя автором, потому что перевел две-три странички Эстеллы Флориана, в которых до тридцати орфографических ошибок и напыщенный слог, который он почитает живописным, и убежден в том, что он вправе критиковать все, не будучи еще в состоянии оценивать те красоты, которыми он восхищается, и проникаться ими; потому только, что другие восторгаются ими, он превозносит их с упоением, между тем как он даже никогда не читал их. В самом деле, милая маменька, мне есть этот недостаток, и я стараюсь от него отделаться. Я часто восхвалял Илиаду, хотя читал ее и Москве и в таком раннем возрасте, когда не мог не только быть проникнутым ее красотами, но даже понимать ее содержания. Я слышу, что ею везде восхищаются, и расхваливаю ее, как обезьяна. Я знаю людей, которые не дают себе труда мыслить и предоставляют общественному мнению установить их убеждение, и эти люди, не исключая и моего благородия, очень похожи на автоматов...» [1; 45]. От этих размышлений потянутся нити к суждениям взрослого Баратынского – об авторской скромности, о самостоятельности мнений, о презрении к подражателям и жизни и в поэзии.
      • Много думает Евгений о своем будущем, о настоящем. Конечно, в его мыслях немало книжного, вычитанного у Вольтера и других философов. Ведь он еще только учится размышлять, еще только ищет форму для своих дум. Но в словах его чувствуется биение беспокойной и взыскательной собственной мысли, которая станет отличительной чертой поэзии Баратынского и создаст ему в кругу друзей и во мнении читателей репутацию оригинального мыслителя.
    • 3.3 Московский период в жизни и творчестве поэта: ожидания, потери, разочарования
      • 21 апреля 1825 года Боратынский, наконец, был произведен в офицеры. Это давало ему право на отставку. Он им и воспользовался. В январе 1826 года «певец пиров» (выражение Пушкина) выходит в отставку и поселяется в Москве. Некоторое время отставной прапорщик служит в Межевой канцелярии (1828-1831), получает чин губернского секретаря. В 1826 году Боратынский, «желая продолжиться» (так писал П. Вяземский в письме к Пушкину) женится на Анастасии Львовне Энгельгардт – особе «неэлегической наружности», но сумевшей привязать к себе грустного и задумчивого поэта. Она дала ему возможность вкусить славу. Твердый характер Анастасии Львовны, родившей Боратынскому 9-х детей (двое умерли в младенчестве), образцовой хозяйки обширных имений (Мураново, Каймары, Мара) сумел усмирить мятущийся характер Музы поэта. Внешне его жизнь проходила без видимых потрясений. Но по стихотворениям 1835 года становится понятно, что в эту пору он пережил какую-то новую любовь, которую называет «омрачением души болезненной своей». Иногда он пытается убедить себя, что остался прежним, восклицая: «…свой бокал я наливаю, наливаю, как наливал!». Замечательно, наконец, стихотворение «Бокал», в котором Боратынский рассказывает о тех «оргиях», которые он устраивал наедине с самим собой, когда вино вновь будило в нём «откровенья преисподней». В 1830-х годах Боратынский не бывал в Петербурге и появился там через 15 лет после отъезда. У него был свой дом в Подмосковье (Мураново), своя прочная семейная жизнь и своя литературная среда в Москве. Из этой другой жизни, с другой дистанции, Боратынский посмотрел назад и сквозь философию жизни увидел петербургский литературный мир, своё в нём существование, мнения, и плоды деятельности в другом свете. Он жил то в Москве, то в своём имении, в селе Мураново, то в Казани, много занимался хозяйством, ездил иногда в Петербург, где в 1839 году познакомился с Михаилом Лермонтовым, в обществе был ценим как интересный и иногда блестящий собеседник, и работал над своими стихами, придя окончательно к убеждению, что «в свете нет ничего дельнее поэзии».
      • В 1828 году Боратынский вместе с Пушкиным выпускает поэму «Бал», в газетах и журналах появляются его новые стихи. Он принят в лучших литературных салонах, его узнают даже на улицах, поэма раскупается мгновенно. Однако, Боратынский, по-видимому, прежде всего разлюбил себя прежнего в петербургской жизни: свои речи, лёгкость мнений и дружеские излияния, но разлюбил вынужденно. Процесс отчуждения от петербургской поэтической среды был нелёгким и включал в себя переезд в Москву как долг перед матерью («Я не могу скрыть от моей совести, что я необходим моей матери»). Дельвиг отговаривал его от переезда в Москву как мог, не шутя, называя Москву вертепом, беззубой хрычовкой без муз, в которой Боратынскому предстоит утонуть в грязи и скуке. Но Боратынский в январе 1826 года вышел в отставку и поселился в доме своей матери в Москве. Поначалу он тот же, свой, и в письме к литератору и другу Н. И. Путяте пишет, как бы отвечая на ожидания друзей: «Мне несносны новые знакомства. Сердце мое требует дружбы, а не учтивостей, и кривлянье благорасположения рождает во мне тяжелое чувство. Часто думаю о друзьях испытанных, о прежних товарищах моей жизни. Все они далеко! И когда-то увидимся? Москва для меня новое изгнание!»[1; 237]. В этом же письме он сравнивает скучную Москву с «русскими однообразными равнинами, покрытыми снегом и представляющими одну вечно унылую картину»[1;236].
      • Из первых московских знакомств важнейшее для Боратынского – с Вяземским, оставившим проницательнейшую характеристику Боратынского как личности сосредоточенно глубокой, раскрывающейся только в проникновенном общении. В письме А.С. Пушкину от 10 мая 1826года он писал: «Чем более растираешь его, тем он лучше и сильнее пахнет. В нем, кроме дарования, и основа плотная и прекрасная!» [37; 176]. Все современники, без исключения, отмечали глубокий ум поэта, доходивший, по выражению И. Киреевского, «до тончайшей микроскопической проницательности».
      • В Москве Боратынский сошёлся с кружком московских писателей Иваном Киреевским, Николаем Языковым, Алексеем Хомяковым, Сергеем Соболевским, Николаем Павловым. Известность Боратынского, как поэта, началась после издания в 1826 году поэм «Эда» и «Пиры» (одной книжкой, с интересным предисловием автора) и в 1827 году первого собрания лирических стихотворений – итога первой половины его творчества. В 1828 году появилась поэма «Бал» (под одной обложкой с «Графом Нулиным» Пушкина), в 1831 году – «Наложница» («Цыганка»), в 1835 году – второе издание мелких стихотворений.
      • В «Пирах» Боратынского дана такая характеристика «нашей доброй Москвы»:
      • Как не любить родной Москвы!
      • Но в ней не град первопрестольный,
      • Не золоченые главы,
      • Не гул потехи колокольной,
      • Не сплетни вестницы-молвы
      • Мой ум пленяли своевольный.
      • Я в ней люблю весельчаков,
      • Люблю роскошное довольство
      • Их продолжительных пиров,
      • Богатой знати хлебосольство
      • И дарованья поваров.
      • Там прямо веселы беседы;
      • Вполне уважен хлебосол;
      • Вполне торжественны обеды;
      • Вполне богат и лаком стол [1; 87].
      • Боратынского за эту поэму называли «певцом пиров». Думается, за эти строки о Москве – веселой, хлебосольной – его можно было бы называть «певцом Москвы:
      • Любви слепой, любви безумной
      • Тоску в душе моей тая,
      • Насилу, милые друзья,
      • Делить восторг беседы шумной
      • Тогда осмеливался я.
      • Что потакать мечте унылой,
      • Кричали вы, смелее пей!
      • Развеселись, товарищ милый,
      • Для нас живи, забудь о ней!
      • Вздохнув рассеянно послушный,
      • Я пил с улыбкой равнодушной;
      • Светлела мрачная мечта,
      • Толпой скрывалися печали,
      • И задрожавшие уста
      • «Бог с ней!» невнятно лепетали... [1; 97].
      • Обстановка московской общественной и литературной жизни на поверку оказалась все же не столь гнетущей и затхлой, как она представлялась поначалу новоиспеченному москвичу Боратынскому, да и вообще многим из деятельного и бурливого Санкт-Петербурга. «Москва девичья, а Петербург прихожая», — заметил как-то Пушкин. За этим тонким и глубоким сравнением – чуткость поэта и историка, блестяще показавшего противостояние двух русских столиц. После войны 1812 года Москва многое потеряла в наружности.
      • Особые перемены произошли после 14 декабря 1825 года, т. е. как раз в пору переезда Боратынского. С поражением декабристов, игравших исключительную роль в формировании общественных взглядов, центр передовой русской мысли переместился из Петербурга в Москву, удаленную от царского ока. Важнейшее место в общественном движении с конца 1820-х годов занял Московский университет, ставший колыбелью свободолюбия. В его стенах взрастали побеги антиправительственных настроений, вызревали смелые мысли, семена которых зародили декабристы. Политический кружок А.И. Герцена и Н.П. Огарева и философско-эстетический Н.В. Станкевича, тайные общества, руководимые бывшим студентом Н.П. Сунгуровым и студентами братьями Критскими, дело о поэме А.И. Полежаева «Сашка», содержащей открытый протест против угнетения, которое закончилось изгнанием автора из храма науки и отдачей его в солдаты, исключение из университета В.Г. Белинского за антикрепостническую драму «Дмитрий Калинин» – вот лишь некоторые проявления духовной жизни университета в конце 1820-х – начале 1830-х годов, порожденные, по выражению Герцена, «глубоким чувством отчуждения от официальной России». «Мы мечтали о том, – писал он позже в «Былом и думах», – как начать в России новый союз по образцу декабристов, и саму науку считали средством» [31; 65]. Вот так Петербург «разбудил» Москву, поднявшую знамя освободительной борьбы.
      • В последекабристскую эпоху ведущая роль принадлежала журналистике, которая быстрее, чем литература, отражала общественную мысль: «Литераторы петербургские, по большей части, не литераторы, но предприимчивые и смышленые литературные откупщики. Ученость, любовь к искусству и таланты неоспоримо на стороне Москвы. Московский журнализм убьет журнализм петербургский. Московская критика с честию отличается от петербургской» [3; 74]. О том же говорил Гоголь в «Петербургских записках» 1836 года: «Московские журналы спорят о Канте, Шеллинге и проч., и проч.; в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности. В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками; в Северной Пальмире журналы нейдут наравне с веком, но выходят аккуратно в положенное время. В Москве литераторы проживаются, в Северной Пальмире наживаются» [3; 72].
      • Сходные мысли о петербургской журналистике еще и январе 1825 года, находясь в Гельсингфорсе, высказывал и Боратынский в письме к И.И. Козлову, знаменитому автору поэмы «Чернец» и переводчику столь глубоко запавшего в русскую душу «Вечернего звона» (1827) Томаса Мура: «Наши журналисты стали настоящими литературными монополистами; они создают общественное мнение, они ставят себя нашими судьями при помощи своих ростовщических средств, и ничем нельзя помочь! Они все одной партии и составили будто бы союз против всего прекрасного и честного» [1; 281]. А годом раньше в послании «К Богдановичу» он стихами, афористично и точно, назвал черное черным: «Дарует между нас и славу, и позор Торговой логики смышленый приговор» [1; 62]. Тогда же и Пушкин с горечью в «Разговоре книгопродавца с поэтом» признавал: «Наш век — торгаш...»
      • Ко времени переезда Боратынского в Москву здесь сложилась весьма неоднородная, но сильная и авторитетная группа писателей и критиков, с именами которых связаны многие взлеты отечественной культуры. Это, прежде всего, поэт и критик П.А. Вяземский, входивший в пушкинский круг; поэт-гусар Д. В. Давыдов, активно в литературной жизни не участвовавший; поэт-сентименталист И.И. Дмитриев, к которому его молодые современники относились как к патриарху русской поэзии; известный журналист Н.А. Полевой, вместе с Вяземским с января 1825 года издававший едва ли не лучший литературный журнал того времени «Московский телеграф», бывший печатным органом русского романтизма; историк и журналист, в 1827-1830 годах издатель «Московского вестника» М.П. Погодин; известный поэт Н. М. Языков (его Боратынский знал еще с 1824 года).
      • Среди московских писателей и критиков, с которыми познакомился Баратынский, выделялись члены «Общества любомудрия»: поэт и оригинальный философ Д.В. Веневитинов; писатель, журналист, литературный и музыкальный критик, широко образованный мыслитель В.Ф. Одоевский, – «русский Гофман», как его называли, – до декабрьского восстания издававший вместе с Кюхельбекером журнал-альманах «Мнемозина»; поэт и ученый С.П. Шевырев; своеобразный поэт и драматург, блестящий полемист и острый ум А.С. Хомяков, первые произведения которого печатались еще в альманахе Рылеева и Бестужева «Полярная звезда». Наибольшая дружба сложилась у Боратынского с И.В. Киреевским, игравшим видную роль и в литературной критике тех лет, и в философско-эстетической деятельности «любомудров». Общение с ним стало своего рода творческим университетом.
      • Живя в Москве, Боратынский, бывший в свое время завсегдатаем петербургских литературных и светских салонов, охотно посещает и здешнее общество. В первую очередь это дом Елагиных – Киреевских, в котором, по выражению одного из биографов, сходилось все, «что было в Москве даровитого и просвещенного – весь цвет поэзии и науки». С хозяйкой салона, Авдотьей Петровной Елагиной (по первому мужу Киреевской), родственницей Жуковского и матерью братьев Киреевских, у Боратынского сложились добрые дружеские отношения. Их прекрасно характеризуют строки одного из писем поэта к своему новому другу: «Мне кажется, что я разговариваю с вами, когда пишу к вам. Мне так часто случалось рассуждать и спорить при вас о литературе. Вы принимали такое живое участие в том, что обыкновенно занимает только людей, причастных к этому делу, что я все еще сохраняю привычку обходиться с вами, как с собратом по ремеслу» [1, II, 65]. А. А. Елагину, мужу Авдотьи Петровны и отчиму братьев Киреевских, посвятил Боратынский свою поэму «Наложница», изданную впервые в Москве отдельной книгой в 1831 году.
      • Бывал поэт и в аристократическом салоне Е. А. Свербеевой, которой посвятил любезное стихотворение. Муж хозяйки – Д. Н. Свербеев – входил в круг общества Киреевских – Елагиных. Здесь же, в Москве, Боратынский познакомился и с К.К. Яниш, молодой и талантливой поэтессой, вышедшей позднее замуж за его доброго знакомого даровитого литератора Н.Ф. Павлова, повести которого «Аукцион», «Именины» и «Ятаган» получили очень высокую оценку прессы и читателей-современников, в том числе Пушкина. Каролина Яниш-Павлова стала страстной почитательницей поэзии Боратынского, перевела многие его стихотворения на немецкий язык. Ей он написал несколько милых и остроумных стихотворений и ободрил в поэтических начинаниях. К. Павлова в 1842 году написала послание «Е. А. Баратынскому», ставшее данью благодарности за полученный сборник «Сумерки», сочувственно упомянула об умершем поэте в стихотворении «Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы...» (1846) и посвятила ему поэму «Кадриль», начатую еще при жизни поэта и, как явствует из посвящения, ему известную:
      • Ты мечты моей созданью
      • Ждал счастливого конца...
      • И, верна души призванью,
      • Этот труд печальной данью
      • Я кладу на гроб певца. [31; 173]
      • После смерти Боратынского поэтесса поддерживала связь с его семьей, особенно с сыном сестры – С. А. Рачинским, выпустившим в 1899 году «Татевский сборник», содержащий ценные материалы о дяде, и даже называла его «племянником». «Милая Каролина», как однажды назвал ее Боратынский в письме к Киреевскому, стала ему настоящим другом и в какой-то степени преемником его поэзии, бесспорно, напитавшей поэтической философией ее собственные размышления.
      • Особенности поэзии Боратынского всего лучше определил Пушкин, сказав: «Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко». «Поэзия мысли» – вот, действительно, самое общее определение, которое можно дать поэзии Боратынский. Сам он даже считал это свойство отличительной чертой поэзии вообще, жалуясь: «Все мысль да мысль, художник бедный слова!»
      • В своих ранних стихах Боратынский развивает то пессимистическое миросозерцание, которое сложилось у него с детских лет. Его основное положение, что «в сей жизни» нельзя найти «блаженство прямое»: «Небесные боги не делятся им с земными детьми Прометея». Согласно с этим в жизни Боратынский видит две доли: «или надежду и волненье (т. е. мучительные беспокойства), иль безнадежность и покой» (успокоение). Поэтому Истина предлагает ему научить его, страстного, «отрадному бесстрастью». Поэтому же он пишет гимн смерти, называет ее также «отрадной», признает бесчувствие мертвых «блаженным» и прославляет, наконец, «Последнюю смерть», которая успокоит все бытие. Развивая эти идеи, Боратынский постепенно пришел к выводу о равноценности всех проявлений земной жизни. Поздняя поэзия Боратынского и создается в этом сознательном вакууме. Один из критиков написал, что «Боратынский по преимуществу поэт элегический, но в своем втором периоде возвел личную грусть до общего философского значения, сделался элегическим поэтом современного человечества» [34; 97].
      • Смерть Пушкина, как и смерть Дельвига, была для Боратынского сокрушительным ударом. Забылись разом все недоумения и недоразумения в отношении оценки произведений друга, редкость встреч и писем.
      • Боратынский помчался в Москву, к Сергею Львовичу Пушкину, отцу поэта, поехал в Петербург, разбирал вместе с Василием Андреевичем Жуковским черновые бумаги поэта и плакал над ними, «не сдерживая слез восторга над великим художественным гением и горьких сожалений о несбывшемся» [10; 176], как напишет он потом А.Л. Боратынской.
      • Жизнь после смерти гениального друга стала для него мучительно тяжела и неподвижна, что губительно для поэтической души. Немногие из друзей, под давлением Анастасии Львовны, от него окончательно отдалились. Произошел разрыв с И. Киреевским, мучительный для поэта, который высоко ценил его дружбу.
      • Современная критика отнеслась к стихам Боратынского довольно поверхностно, и литературные неприятели кружка Пушкина (журнал «Благонамеренный» и другие) довольно усердно нападали на его будто бы преувеличенный «романтизм». Так, в сохранившихся письмах Боратынского рассыпано немало острых критических замечаний о современных ему писателях, – отзывов, которые он никогда не пытался сделать достоянием печати. Очень любопытны, между прочим, замечания Боратынского о различных произведениях Пушкина, к которому он, когда писал с полной откровенностью, далеко не всегда относился справедливо. Сознавая величие Пушкина, в письме к нему лично предлагал ему «возвести русскую поэзию на ту степень между поэзиями всех народов, на которую Петр Великий возвел Россию между державами», но никогда не упускал случая отметить то, что почитал у Пушкина слабым и несовершенным. Позднейшая критика прямо обвиняла Боратынского в зависти к Пушкину и высказывала предположение, что Сальери Пушкина списан с Боратынского. Есть основание думать, что в стихотворении «Осень» Боратынский имел в виду Пушкина, когда говорил о «буйственно несущемся урагане», которому всё в природе откликается, сравнивая с ним «глас, пошлый глас, вещатель общих дум», и в противоположность этому «вещателю общих дум» указывал, что «не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел». Но авторитет самого Пушкина, высоко ценившего дарование Боратынского, был всё же так высок, что, несмотря на эти голоса критиков, Боратынский был общим молчаливым согласием признан одним из лучших поэтов своего времени и стал желанным вкладчиком всех лучших журналов и альманахов. Боратынский писал мало, долго работая над своими стихами и часто коренным образом переделывая уже напечатанные. Будучи истинным поэтом, он при этом вовсе не был литератором.
      • ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      • Стержневой темой творчества Пушкина являются Петербург и Москва. Сделавшись частью пушкинского поэтического мира, город Петербург продолжил жизнь воспетым в поэзии Пушкина. Здесь жили его персонажи. Здесь русская жизнь достигла таких духовных высот, такой душевной ясности, каких никогда не знали ни прежде, ни потом.
      • В творчестве Пушкина Петербург получил цельное и многообразное отражение.
      • Ни один город не был им воспет с таким высоким чувством как «град Петров», и в таких разных по жанру произведениях – в лирических стихотворениях, поэмах, повестях, письмах.
      • Но Петербург в восприятии великого поэта оставался всегда двойственным. Это был город его друзей и соратников, символ величия России, но в то же время – столица империи, дом самодержцев Российских, исполнительно следящей за ним жандармерией, оплот русской научной мысли и придворного общества. Вот откуда идут столь различные образы Петербурга в творчестве Пушкина.
      • СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ
      • I
      • 1. Боратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951.
      • 2. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х т. М.-Л., 1962.
      • 3. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10-ти т. М.,1964.
      • II
      • 4. Андреев В.Е. В стране Евгения Боратынского // Русские провинциальные усадьбы конца XVIII – начала XX веков. Сб. статей. Воронеж, 2001.
      • 5. Анциферов К.Н. Непостижимый город. М., 1990.
      • 6. Белинский В.Г. Стихотворения М. Лермонтова / Белинский В.Г. Полн.собр.соч.: В 13-ти т. Т.4. М., 1954.
      • 7. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина. М., 1967.
      • 8. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974.
      • 10. Вацуро В. Э. Е. А. Боратынский // История русской литературы: В 4 т. Т.2. Л.,1981.
      • 11. Венок Боратынскому. Материалы I и II Российских Научных чтений «Е.А. Боратынский и русская культура». Мичуринск, 1994.
      • 12. Волович Н.М. Пушкинская Москва М., 1990 .
      • 13. Галактионов А.А., Никандров П.Ф. Русская философия XI-XIX веков. Л., 1970.
      • 14. Гордин А.М. Пушкинский Петербург. Л., 1974.
      • 15. Гордин А.М., Гордин М.А. Пушкинский век: Панорама столичной жизни. СПб., 1999.
      • 16. Городецкий Б.П. Лирика Пушкина. Л., 1970.
      • 17. Гранитный город: литературно – художественный сборник. Л., 1988.
      • 18. Душа Северной Пальмиры . СПб., 1996.
      • 19. Евгений Абрамович Боратынский. Биобиблиографический указатель. Тамбов, 1989.
      • 20. Закржевский А. Лермонтов и современность. Киев,1995.
      • 21. Илёшин Б.И. Литературные тропинки отчего края. М., 1986.
      • 22. Исупов К.Г. «Душа Москвы и гений Северной Пальмиры». СПб., 1994.
      • 23. Каган М.С. Град Петров в истории русской культуры. СПб., 1996.
      • 24. Кондаков И.В. Русская культура: краткий очерк истории и теории. М., 1994.
      • 25. Кунин В.В. Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками. М., 1987.
      • 26. Кураев М. Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург // Новый мир. 1996. № 10.
      • 27. Лебедев Е.Н. Тризна. Книга о Е.А. Боратынском. М., 1985.
      • 28. Лермонтов М.Ю. Живопись, акварель, рисунки. М., 1980.
      • 29. Лермонтовская энциклопедия. М., 1981.
      • 30. Лотман Ю.М. Роман Пушкина «Евгений Онегин»: комментарий. Л., 1980.
      • 31. Макогоненко Г.П. О Пушкине, его предшественниках и наследниках. Л., 1987.
      • 32. Макогоненко Г.П. Творчество Пушкина в 30-е годы. Л., 1974.
      • 33. Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. М., 1971.
      • 35. Москва Златоглавая с точки зрения… М., 1991.
      • 36. М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1978.
      • 37. Песков А.М. Боратынский: истинная повесть. М., 1990.
      • 38. Петербург в русском очерке XIX века. М., 1989.
      • 39. Пешков В.П. «Звезда разрозненной плеяды…» Тамбов, 1999.
      • 42. Пыляев М.И. Старая Москва Златоглавая. М., 1995.
      • 43. Пыляев М.И. Старый Петербург. М., 1997.
      • 44. Русская эстетика истории. СПб., 1992.
      • 45. Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. М., 1992-1994.
      • 46. Рябцев Ю.С. История русской культуры XVIII – XIX веков. М., 1997.
      • 47. Санкт-Петербург: окно в Россию. 1990-1935г. Л., 1997.
      • 48. Сквозников В.Д. Реализм лирической поэзии. М.,1975.
      • 49. Стеллиферовский П.А. Евгений Абрамович Баратынский. М., 1988.
      • 50. Степанов Н.Л. Лирика Пушкина. М., 1969.
      • 51. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. Избранные труды. СПб, 2003.
      • 52. Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. Воронеж, 1973.
      • 53. Федотов Г.П. Две столицы // Новый мир. 1989. №4.
      • 54. Фохт У.Р. Лермонтов. Логика творчества. М., 1975.
      • 55. Шубинский В.Г. Город мертвых и город бессмертных // Новый мир. 2000. №4.
      • III
      • 56. Сайт Фундаментальной библиотеки ТГУ им. Г.Р. Державина: http://biblio.tsutmb.ru/
      • 57. Русский филологический портал: http://www.philology.ru.
      • 58. Сайт серии «Pro et contra»: http://russianway.rhga.ru/

Статистика использования

stat Количество обращений: 2
За последние 30 дней: 0
Подробная статистика